Почётное упоминание
Нитроглицерин расслабляет гладкомышечные волокна венул и вен, что вызывает расширение церебральных сосудов. Снижается давление кровотока и нагрузка на сердце.
Будучи хирургом в годах, Фил прекрасно знал о побочных эффектах в лице тревожности, психотических реакций, заторможенности, дезориентации, нечеткости зрения и слабости. Тем не менее, он постоянно держал нитроглицерин под языком, тотально игнорируя ночной «безнитратный интервал». Даже развив толернтность своего организма к нитроглицерину, Фил не мог перестать его принимать.
Фил боялся.
Объёмов прописаных в рецепте Филу не хватало. Когда сотрудник аптеки отказывает продавать коробки нитроглицерина, то Фил шел покупать их у Энджи – своей ассистентки с Мемориальной Больницы Иппополиса, ныне закрытой и заброшенной.
Как бы Энджи не пыталась обогреть больницу, без центрального отопления здание все одно наполнялось влагой. От чего на углах постоянно появлалась плесень и рои мух.
Трещины в фасаде она пыталась заделывать шпаклёвкой, что имело лишь краткосрочный эффект.
Будучи ходячим огнемётом, с кустарниками ей удавалось более эффективно бороться. Для Энджи было идейно недопустимо позволить заросли скрыть с виду демонстративные могилы.
Больница стала её логовом, она же была и её сокровищем. Ещё декаду назад этого хватало. Сейчас же ей приходится наряжатся в тёмный плащ с косой, дабы распугивать посторонних.
Пройдя холл переживший как протесты радикальных драконофилов, так и терракты радикальных драконофобов, Фил вновь не обнаружил подсказки на рецепшине. Опять поиски спрятанного коробка с нитроглицерином доводилось начинать с его личного кабинет Решения головоломок требовали специфических знаний и/или хирургической точности, коей обладали лишь некоторые единороги и драконы. И пока над ними Фил ломал голову, ему было не до прикидывания вероятности смерти пациента если у него вновь случится инфаркт на операции. Не до подсчитыванмя скольких пациентов он уже убил, тем что жрал таблетки, вместо того что бы пороводить операции. Не до пиления себя. Он был спокоен.
Это единственный способ коим Энджи удавалось добится от Фила соблюдение «безнитратного интервала».
Энджи много говорила с Филом. Об событиях в медицинском мире. Об новинках в оборудывании и методологии. Об введении новых практик и запрете на некоторые старые, что давали больше вреда чем пользы. О совеременных требованиях к хирургу.
О нашумевших операциях и хирургах их проделавших. О том, что в мире много хирургов получше Фила, но ещё больше, тех кто о своём ремсле знает меньше, чем Фил успел забыть.
Да, у Фила вновь может случится ифаркт миокарда. Однако он так же может случится и у скачущего жеребёнка. Никто от него не застрахован.
Предположительно у деда больший шанс словить приступ. Но у него же больше шанс успешно провести сложную операцию. Ведь он её уже делал. Он уже пережил инфаркт.
Однако с каждой их встречей, Фил всё меньше говорил, всё меньше слушал и всё больше закапывался в своих внутрених демонов.
В определённый момент, Фил стал просто проходить мимо неё.
Хирургия для Фила не работа, а высокооплачиваемое хобби. Единственно важный смысл, без которого он не представляет своё существование.
Фил всю жизнь провёл за операционным столом. Вёл практически непрерывную полосу успешных операций. Он разучился проигрывать.
И когда его полоса столь внезапно и фатально оборвалась, он впал в хтоническую рефлексию.
Он дал предсмертный обет, что не позволит ещё хоть одному пациенту пострадать от его чувствительного старческого сердца. Он суеверно боится его нарушить.
Не имея дохода и потратив все накопленные сбережения, Фил начал продавать на аукционе своё прошлое за всё меньшую и меньшую цену.
Решив очередную головоломку, а по совместительству выполнив очередную хирургическую практику, Фил получил заветный коробок. Приняв онный, Фил отправлися в операционную. Ту самую опперационную. В норме, он втыкал там часик‐другой и уходил домой.
Фил пережил сердечный приступ, а вот пони которую он оперировал – нет. Пациент была большой пони и её смерть вызвала соотвествующий резонанс в обществе. Кто‐то зацепился за Сердечного Фила и просил назначить другого хирурга. Кто‐то за Мемориальную Больницу Иппополиса в которой умерла Пинки Пай и начал обходить её стороной. Кто‐то за дракона‐медсестру и стал считать дракона на операции за плохую примету.
Последнее стало глобальным явлением. По всему королевству драконий персонал начали прятать за ширму. Это стало поводом и драконы вышли на улицы Филлидельфии выразить своё недовольство.
По закону драконы были полноценными гражданами Эквестрии, но в быту их продолжали боятся. Их чуждой культуры и хищническим повадкам. Стоило хоть одному дракону поселиться в “копытный район” как цена на недвижимость начинала падать, ибо были прецеденты когда дракон‐клептоман выростал в престрашнючее чудище и начинал кошмарил весь город. При всём при этом драконий телеграф позволял мгновенно передавать информацию, а драконьи пальцы позволяли делать невероятно точные манипуляции. Эквестрийское общество осознавало всю пользу драконьей диаспоры, но подсознательно, на животном инстинкте, все одно продолжало их боятся, что выражалось в бытовом расизме и стихийных погромах. Что бы не случилось – во всём виноваты драконы.
И когда драконы вышли на демонстрацию, эквестрийское общество излишне испугалось и вывело против них национальную гвардию с танками. Слово‐за‐слово у какого‐то дракона дёрнулась рука и какая‐то пони нажала на курок. Выстрел. Крик о том что драконов убивают. Бойня. Филлидельфийский бунт – самый большой и кровавый гражданский бунт за всю историю Эквестрийского Королевства.
По мнению многих, Филлидельфийский бунт начался в Мемориальной Больнице Иппополиса. Её стали всё больше навещать для политических акций и всё меньше для лечения. Вскоре больницу и вовсе перестал посещать кто‐либо. Затем пожертвования с фондов перестали поступать. Пришлось её закрывать.
Всем стало ясно, что ещё чу‐чуть и драконы будут дожаты до полномасштабного восстания. Выкристаллизовалось движение драконофилов, что оказывало социальную помощь драконам и освещало их культуру. Главным образом был составлен сборник “Легенды Древних Драконов”, сочинена опера “Сказание о 47 ронинах” и снята дилогия о безымянном драконе. Пони начали вникать в культуру драконов и интересоватся ею. Подростало поколение, что ассоциировало дракона уже не с букой терроризирующей округ, а с коллегой со специфической корпоративной этикой.
Также было движение драконофобов промышляющее замещением драконов на местах и локализацией производств. На драконих землях были возведенны целые промышленные районы и драконам уже не нужно было уезжать в Эквестрию, дабы приносить ей пользу. Диаспора драконов перестала столь стремительно расти.
Наконец пони перестали боятся драконов.
Прошло уже несколько часов, а он всё не покидал операционной. Энджи решила проверить, всё ли в порядке. Подойдя к дверям, она получает ими по носу.
Фил извиняется, но присмотревшись внезапно бросается на утёк перекрикивая все вопрошения Энджи.
Недоумевающая Энджи встаётся и идёт за поехавшим дедом, как‐то его успокаивать.
Дед пару раз обежал всё здание пережде чем выдохнулся. Затем принялся прятатся то в шкафы, то под столы, то под кровати. Лишь когда преследователь потерял след, Фил осмелился покинуть территорию больницы. Открывая дверцу своей машины Фил засмотрелся, задумался что он творит со своей жизнь и остолбинел. Дал своему сердцу успокоится.
Энджи нашла Фила на парковке втыкающего в зеркало заднего вида. Подойдя к нему, она увидела своё отражение – тень в черном плаще с косой. Она забыла снять отпугивающий наряд.
Фил разворачивается к ней. Энджи ничего лучше не придумала, чем сделать буп. Фил обнимает её. Она его. Энджи чувствает как на её спину капают слёзы.
“Ты сделал всё что мог. Прошу, сделай всё что можешь и для последующих пациентов”
Гиппотетически вернувшись в хирургию, он может вытеснуть молодой талант. Однако коса смерти пробельснула у него перед глазами. Его конец уже близко, а он всё ещё не передал свои знания новому поколению. Пора бы уже завести свою верную ученицу, дабы после его смерти в мире не стало бы на одним хорошим хирургом меньше.
За прошедшую декаду кто‐то ещё помнил Сердечного Фила – убийцу Пинки Пай. Кто‐то продолжал помнить Фила как исключительного проффесионала. Подавляющее большенство уже не знает кто такой Фила.
Филу удаёдся задавить харизмой повидавшего старика и он становится преподавателем в Лас Пегаском Медицинском Университете. Ещё даже до конца не разрешив свои финансовые трудности, Фил решает финансовые вопросы Энджи при поступлении.
Впоследствии, когда Фил потихоньку начал выкупать обратно вещи проданные на аукционе, оказалось, что в основном их скупала Энджи.
Спустя пару лет, Фил становится вновь уважаемым пони, Энджи – полноценным хирургом, а фонд организованный ими, была восстановлена Мемориальная Больница Иппополиса. Теперь работа и лечение там перестало быть выражением политической позиции и стало просто работой и лечением, ибо сам Филлидельфийский бунт стал достоянием истории.
По окончанию своего обучения Энджи, вернулась домой и трудрустроилась хирургом в Мемориальную Больницу Иппополиса. Фил присутствует на первой операции Энджи.
В течении пары суток, она не покидает палату своего пациента, натурально живёт с ним. Всё это время рядом находится Фил, сидящий и спящий в коридоре. Советующий, успокаивающий, утешающий, но ни в коем случае не помогающим напрямую. Ведь Энджи должна уметь спасать жизни самостоятельно.
Наконец Эджи покидает палаюту, сдержанно прикрывая двери. Фил спрашивает о текущем положении дел. Энджи сказала, что никогда в жизни не видела, что бы из лёгких выкачивали столько дерьма. Сказала, что пересаженная бедровая кожа всё ещё не очень смотрится. Что до конца своих дней, лицо пациента будет пугать. Зато его лоб больше никогда не будет потеть. Да и сам пациент очнувшись послал священика к дикорду, заявив что он ещё не умер. Как говорится, если пациент хочет жить, то медицина безсильна.
Фил с Энджи от радости начинают скакать как жеребята. Однако от такого всплеска положительных эмоций не выдерживает старческое сердце. У Фила случает приступ.
Энджи уложила Фила на койку и унеслась с ним в операционную. Вновь спасать своего сюзерена.
На месте где сидел Фил, лежит так и неоткрытый коробок нитроглицирина.
Рецензия от сеньора Помидора:
Интересно построенный мир, в котором успевают вспыхнуть — и утихнуть расовые конфликты, страдания старика, смерть и перерождение одной больницы… Интересен и “корм”, нитроглицерин, который должен был спасать старика-Фила от инфаркта, не спас его, когда был нужен.
К сожалению, у текста всё ОЧЕНЬ плохо с вычиткой. Это правда печально, потому что потенциал у истории есть хороший, но, увы…
Рецензия от падре Ананаса:
Этому фанфику тесно в лимите слов, даже если мы возьмём вольные полторы, до которых ему пришлось растянуться. Мне очень нравится масштабная эпопея социальных преобразований, которую мы наблюдаем в середине, но она, закончившись удачно, слабо вяжется с угнетённым состоянием героев. Понятно, что Фил сам себя доконал чувством вины, но Энджи-то зачем живёт в заброшке, как бездомная? Драконофобия кончилась, больницу охранять не нужно.
Под конец мы получаем ещё одну многолетнюю эпопею — то есть ещё один крутой момент, но финал не впечатляет, больно уж мало мы знали Фила и больно уж недолго были с ним знакомы, чтобы волноваться по-настоящему.
Часть слов несогласована, тексту требуется вычитка.
Рецензия от герра Сосиски:
Самая большая проблема этого текста, пожалуй, в том, что к непосредственно MLP он имеет довольно слабое отношение. В нём нет специфичных понячьих заковырок и ощущения от него, в общем-то, как от… даже не слукавлю, новостной сводки. Или чьей-нибудь байки на Пикабу. Это чисто человеческая история, и не более. Плюс вдовесок сам текст крайне слабо реализован, особенно ближе к концу.
Про “корм” банально забыли в силу старости ГГ.