Хруст листвы под ногами сменил треск поваленного дерева за спиной. Раздающийся в унисон раскатам рык дрожью оплетал истерзанное ветвями тело бегущего. Воплощенный ужас, едино властвующий закоулками души несчастного, неустанно гнал его вперёд сквозь кромешную чащу. Одержимая спешка стремила вперед, но минута приближала Цербера не медленнее. О вероломное время! Настигающий топот отставал на дюжину метров. Ничто не пересиливает желание обернуться. В смятении и олень противостоит своре. Инстинкты смертельны!

Петляя в древесных лабиринтах, изнуренный страдалец слышал дыхание преследователя, как грешник, предвещающий рок. Куда свернуть? Как одолеть ополчившуюся стихию? Бури чуждо милосердие. Паук, сплетший снежный покров земле чувствовал изнеможение добычи, томные стенания которой казались замогильными, нежели живыми. Гнетенное сознание ощущало подступающую панику. Враждебный разум подсказывал мрачные истины.

Смятенный воцарившей тишиной, он замер. Опасен зловещий миг покоя! Тревога оправдала себя, едва спереди разразился рев, отличный от ветра или гула шагов. На горизонте впереди возникло нечто, чьи очертания обрисовывались бледной луной. Вследствие таинственного закона стяжения впечатлений, словно мнимое накладывается на реальное, смутные образы, метель сочетались с тем силуэтом и присваивали ему исполинские размеры. Это был сгусток мглы, вобравший могильную жуть, внешне изменяющую действительные пропорции.

Трехглавая бестия, выродок Кошмара и брат Сатаны, опередила несчастного, выступив пред его одержимым взором. Голова гиены, словно маска, первой показалась из тьмы, оскалом точа не спрятанные губами клыки в пасти. Звери рычат, чудища же стонут в экстатичном предвкушении агонии. Нет достойнее повода оглохнуть! Голод их соразмерен неутолимой алчности. Безобразие это озаряли светила волчьих глаз второй головы, ненавистными очами прожигающие пространство. Черты те уродовали узкий череп, массивная челюсть, смыкающаяся в искривленную щель рта, пепельная шерсть, будто сострадательная судьба неоднократно его сжигала. Скептик бы обрел веру, увидев дьявола воочию!

В отвращении страдалец отпрянул, пронзенный взглядом последнего монстра. Черты его передаст этюд помешенного, не пережившего свое творение. Исполосованное шрамами лицо тигра хранило невозмутимость скульптуры Велиала, прячущую дурные намерения и гнусные мысли в мраморном облике. Спокойствие коварно! Невозмутим был Отелло, заносящий кинжал. Бесстрастен хищник, высматривающий жертву.

Инфернальная триада в жутком единстве бросилась на несчастного. Отскочив молниеносным рывком, тот сломал недлинный сук, наставив острие на врага.

Разразился поединок бренного смертного с демоном, какие заботливо умалчивают в кровожадных легендах. Безнадежный и грозный воин без промедлений наносил неистовые удары, умаливая провидение их направить. Кто считает, что его сердце пылало огнем, пусть вообразит пожар. Одна эпопея передаст столь грандиозную сцену, походившую на ад любой веры, додуманный фанатиками; ужаснейшую из девяти пучин преисподней. Лицо его исчезло под заливавшей кровью; ноги, запинаясь о корни, ступали назад. Издав ни звука, - ибо словами в бою твердило ненастье, - он совершил самозабвенный выпад копьем, выбив клыки гиене. В замешательство первого монстра, он вырезал глаза второму. Лев взвыл в забытье бешенства. Внезапно боль достигла апогея, распарывая правое предплечье: выжидательный тигр стиснул пасть на изодранной коже поваленного. Почерпнутой под снегом грязью, заложившей ноздри и уши, удалось дезориентировать тварь и вырваться, оставив кусок плоти. В яростной инерции она метнулась следом, но в собрата вонзила отравленные предательством кинжалы. Цербер отступил, окропленный волчей кровью.

Лес - обитель нечисти, сокрытой кронами от надменного взора свысока Господни, в целомудренном неведение убереженного от созерцания греха и горя, им порожденного. Придирающийся к мечтательному спасению стойкое тело подобно падшим душам, беспокойным скитальцам в адских чертогах. Нестерпимые мучения отражаются в раздробленной челюсти, исполосованной груди и вспоротом животе, выпускающем внутренности. Такова цена воина за вредную привычку не сдаваться.

Заполучив в своей трагедии антракт, он дошатался до утеса и замер, вглядываясь в абиссальное ничто пропасти. Тьма этого места приводит в содрогание. Его непостижимая сплоченность с небом обрушивается на рассудок, забирая волю противиться. В нем ощущается зло, это отсутствие божественного порядка, своим уродством разрушающее гармонию мира. Пусть гармония обладает единством, зло - вездесущностью. Оно - ее протест, хаос, препятствующий рассвету вселенной. Сохраняя настороженность, отчаянный насладился последним изумлением, в котором воскликнул:

— Годы брезгливо обходили меня, утратившего идиллию в безумном мире. Проклятый наивным оптимизмом не внимает их угрозам. Совершенные ошибки привлекли время воздаяния. Как спастись? Тщетны покаяние распутной души. Всегда я объят холодом наедине с это мыслей, всегда сгорбленный под ее гнетом. Некогда я был равен всем обыкновенным; дни имели смысл; дух, молодой и богатый, был полон фантазий, соблазнами отныне не пугающих. Прекрасное детство! Прекрасная молодость! Когда вспоминаю прошлую жизнь и дохожу до обрывающего ее подножья, я сотрясаюсь, как от раздумий, новых мне. Запятнаны золотые ткани. Пробил час выплаты долга блаженству. Убогий! Какое преступление я совершил? Чем обратил немилость Господни? Недоступны больше страстные возбуждения, регалии высшего света, одержанные победы. Мрачной действительности свойственно гасить искры счастья. Но от понурого бытия спасенье я вижу в обрыве, где будущее назначило встречу… Рядом слышен его топот, громом приближается рык. Судьбу мою, печалью написавший, закончить должен смертный стих.

Тягучие клубы теней густели в дебрях, обретая форму разящего наконечника трезубца и сливались в очертаниях Цербера. Ему посвящаются крики, оно их автор. Ненасытная гиена порывалась напасть, в необузданности превосходя слепого волка. У лишенного глаз взгляд наиболее пристальный. Незрячий отчетливо видит гибель! Продвижение исполина замедлял лишь тигр, посягающий на первенство в шествии и замедляющий его разногласием.

— О дьявол, исчадия порока! — продолжил воин, обернувшись. — Смерть страшна, но жизнь страшнее. С верой осталось принять грядущее, ведь защитой ангела я окутан. О презренный, ты безоружен! Ты беден в вечном мятеже против благословенных. Жадность - твоя нищета, ненависть - неспособностью любить, подлость - устав сознания. Верши экзекуцию, неумолимый палач! Минута мне осталась приготовиться. К чему? Что ждет в тех мглистых чертогах сознания? Пробудившись после удара, быть может, буду ползать по ледяной поверхности, извиваясь, как издыхающий змей. Кажется, что поднимается вихрь, который будет катить меня и сталкивать с другими отверженными. Местами появятся лужи и ручьи неизвестной теплой жидкости, Ахерон образующей. Все представится черным. Когда взор мой обратиться к небесам той преисподни, то узрит плотные столпы дыма от тленных узников темниц, приютивших души. Или, сжальтесь всевышние, это будет отвратительная бездна, где дух мой беспрерывно вращаться и падать? Неустанно возвожу и перестраиваю в воображении суровый помост. Сердце наполнено гневом и тоской. Все же неразумно унывать перед кончиной. Схватим ее лютую идею и заранее посмотрим в могилу. Едва прикрыть веки…

В тоне, каким разносились эти слова, различалась скорбь, столь торжественная и спокойная, что звезды серебряным плачем проливались на война. Объятый холодом непостижимого он оступился. Тело с душой, эти две трагические сестры, свободно полетели вместе; и темнота одной сливалась со светом другой.


Рецензия от сеньора Помидора:

Честно говоря, я так и не смог прорваться сквозь язык текста и понять суть рассказа. Нескончаемые эпитеты, усложнения, несвязанные предложения… Я бы сказал, что текст написан нейросетью, однако, современные нейросети пишут много складнее и разумнее.

Если считать, что сам фанфик “не в читателя”, то задумка на мета-уровне удалась.

Рецензия от падре Ананаса:

Рассогласование — это не литературный приём. “Гнетённый” ничем не лучше “угнетённого”, “воцарившей” не лучше “воцарившейся”, а выбрасывать “над” из “властвующий над закоулками” вовсе необязательно.

Текст практически нечитаем, а в некоторых местах и вовсе не имеет смысла. В битве, например, описывается только укус в предплечье, а потом вдруг оказывается, что у героя раздроблена челюсть, исполосована грудь и вспорот живот — а про предплечье ни слова! А как это понимать: “В смятении и олень противостоит своре. Инстинкты смертельны!” — так инстинкты хороши или плохи?

И самое печальное, что за этой мешаниной слов таятся удачные выражения.

“Кто хочет представить огонь в его сердце, пусть вообразит пожар”.

"[о рыке монстра] Нет достойнее повода оглохнуть!".

“Этюд помешанного, не пережившего своё творение”.

Правда, мне уже начинает казаться, что это дар не таланта, а случайности, ведь на каждую такую фразу — две дюжины фраз столь же сложных, но бессмысленных и неудачных.

Этот фанфик едва читаем на уровне слов, несвязан на уровне предложений и противоречив на уровне абзацев.

“Корм” — это, походу, для воина жизнь.

Рецензия от герра Сосиски:

…И тогда злое чудовище, адски хохоча, трижды обглодало лазерной палицей плоть доброго воина Даздраспермона. Ибо я воистину голодно! — кричало чудовище…

Вы только что прочитали отрывок из текста, который будет лучше и структурированнее, чем этот. Да, сумбур происходящего в чём-то даже атмосферен, но даже так текст крайне трудночитабелен и просто перегружен литературными приёмами, да ещё и

кривыми.

Кроме того, при чём тут вообще кони и корм?.. Разве что если совсем уж сильно натягивать Совелия на дуб.